Конан тяжело дышал и его горячая кровь, стучала в виски, требуя действия, движения. Конан прикрыл глаза, его дыхание постепенно выравнивалось, но он все был далек от спокойствия и умиротворения. Внезапно перед его внутренним взором предстала красивая женщина, та самая, которую он повстречал в караване веселых путешественников. Конан не знал ее имени, но ее прекрасное лицо навсегда осталось в памяти. Ее голубые глаза, подобные бездонным омутам, которые манили к себе и заставляли забыть о всех тревогах и печалях. Ее волосы, цвета вороного крыла, подобные шелку, разметавшиеся в стороны, словно вихрь. Ее гибкое тело, такое прекрасное и гибкое, как виноградная лоза. Конан глубоко вздохнул и ощутил запах, тот самый запах женщины, которая тогда была с ним. Это было невозможно, но Конан не открывал глаза, он не хотел разрушить этот образ, который ему так нравился. Он знал, что больше никогда не увидит эту женщину, но память о ней будет жить в его сердце всегда. Она навечно останется его женщиной, которую он любил так искренне, честно и безрассудно. Конан ощутил прилив крови к его члену, он понимал, что ему нужна разрядка. А прекрасная незнакомка целиком завладела его мыслями и Конан отбросил всякие сомнения, уверенно взяв свой член в руку. Его рука начала двигаться медленно, но уверенно. Мускулистая ладонь, привыкшая сжимать рукоять боевого меча, плохо подходила для подобного занятия, но Конан не был неженкой. Он был варваром, варваром беспощадным к своим врагам, и беспощадным к себе, поэтому рука его жестко сжимала его член, набравший уже полную мощь и поднявшийся вертикально, едва не доставая до пупка. Движения стали резкими и жесткими, Конан не испытывал снисходительности к себе, рука его крепко охватывал ствол члена и продолжала двигаться в том же быстром ритме. А перед закрытыми глазами Конана было лицо той женщины, которая была с ним, которая обнимала его сильные руки и прижималась к его широкой груди, которая запечатывала его губы сладкими поцелуями, которая дарила ему всю себя без остатка, и принимала всего его таким, каким он был, грубым, неотесанным мужчиной, варваром, пришедшим из далеких земель. Конан помнил, как переплетались их тела, слившиеся в диком танце жизни и любви, он помнил ее прекрасную грудь, с ореолами сосков, которые он осторожно ласкал своими загрубевшими пальцами, он помнил вкус ее губ, приторный и чуть солоноватый, он помнил ее бедра, прижимавшиеся к нему и сливавшиеся с ним в единое целое. Он помнил все. И тем горче было Конану понимать, что этого уже никогда не будет. Ноздри Конана трепетали, он чувствовал запах этой женщины, но не открывал глаза, чтобы не разрушить эту зыбкую иллюзию, этот сон наяву, который он переживал всеми своими ощущениями. И тем яростнее он сжимал своей мускулистой ладонью свой член, тем яростнее двигал кистью руки, заставляя свою плоть чувствовать боль и наслаждение одновременно. Конан торопился, он понимал, что это наваждение скоро пропадет и у него не останется ничего, поэтому он должен был успеть, успеть до того, как прекрасное лицо исчезнет из его сознания, оставив его наедине с самим собой, с сильным и выносливым воином, которые не боялся никого и ничего, который отважно смотрел в глаза смерти, но который проиграл свое сердце той единственной женщине, чьего имени он так и не узнал. Конан был на пределе своих сил, он до крови прокусил губу и привкус соленой крови лишь подстегнул его. Рука заходила еще резче и грубее, рывками, без жалости, без сожаления. С последними движениями руки Конан заревел словно буйвол раненый хищником, он еще крепче сжал член и в этот момент он кончил. И его семя мощными толчками выплескивалось на землю перед ним, на то самое поле, на котором он только что сражался с армией глиняных воинов и которых он победил. А теперь он побеждал себя, свой разум, свое сознание, укрощая его и давая ему ту самую, необходимую разрядку, после которой он снова сможет быть самим собой. Конан открыл глаза, его дыхание постепенно выравнивалось, глаза его прояснились и он ощущал покой, и некоторую пустоту внутри, пустоту, которая никогда не будет заполнена, как бы он ни старался. Он стряхнул свой член и вытер руку о траву. Теперь он был целиком спокоен.
|